МБУК (муниципальное бюджетное учреждение культуры) «Библиотека им. А.В.Селиванова» г.Пересвет.

Библиотека является общедоступной для всех категорий и групп граждан, обеспечивает и защищает их права на доступ к знаниям, информации и культуре.

Знакомство с книжными и журнальными новинками, пропаганда отечественной и мировой классики, литературы по истории, искусству, информационно-просветительская деятельность – эти задачи были и остаются актуальными в работе библиотеки на сегодняшний день. Учитывая социальный состав читателей, их возраст, образование, профессиональные интересы, библиотека старается строить свою работу так, чтобы каждая читательская аудитория получила максимальное удовлетворение своих информационных запросов и потребностей.

Библиотека располагает просторным читальным залом; абонементами для обслуживания взрослых читателей и детей; большим выставочным залом, где регулярно проводятся художественные выставки; книгохранилищем. Для удобства пользования книжным фондом и фондом периодических изданий в библиотеке имеется алфавитный и систематический каталоги, создана систематическая картотека газетных и журнальных статей. Ведется работа по созданию электронного каталога. Доступ в Интернет возможен во всех помещениях библиотеки через Wi-Fi.

Регулярно в библиотеке проводятся мероприятия, приуроченные к знаменательным историческим и литературным датам; организовываются разнообразные книжные выставки и информационные стенды.

О том, что в жизни не бывает ничего случайного, понимаешь лишь с возрастом. Все мелочи, которых, казалось бы, могло и не быть вовсе, на самом деле, точно складываются в некую логическую цепочку. И, как уже потом становится видно, ни одно звено из этой цепочки выбросить невозможно.

Алексей Селиванов был сильным звеном в моей жизненной «цепочке». Знакомство с ним для меня связано с командировками в подмосковную Балашиху. В то время мы с коллегами часто ездили на машзавод. В дороге у нас была возможность пообщаться. За окном «разгонного» автобуса пролетали ели и берёзы, мы беседовали обо всём, что тогда было интересно. Много времени занимали и литературные споры. В одном из разговоров, Виктор Дмитриевич Поляхов упомянул, что-то о студенте Литературного института имени А.М. Горького. Тогда я впервые услышал фамилию Алексея Васильевича. По моей просьбе нас вскоре и познакомили. Это был мужчина, высокого роста, плечистый, с типичной внешностью курянина.

…Прежде всего, Алексей попросил меня принести мои стихи. Он хотел прочитать их непременно глазами. Прочитав, он дал мне "аванс", от которого за спиной выросли крылья. Сказал, что видит во мне поэтический дар, который требует развития, творческой и технической работы. Так он стал моим наставником и другом.

…Собственная печатная машинка в середине 60-х была огромной редкостью. Это нельзя сравнить с компьютерами, которые сегодня стали для многих тривиальным средством бытового назначения. Печатная машинка для нас была одушевлённым существом. Казалось, что владельца печатной машинки окружал некий магический ореол причастности к чему-то волшебному, недоступному простым смертным. Представьте себе, мой новый знакомый из Литинститута оказался обладателем этого волшебства с миниатюрным «амфитеатром» блестящих чёрных костяшек, рождающих на «сцене» чистого листа настоящее печатное слово. А длинная планка «пробела» внизу клавиатуры передвигала каретку, солидно произнося металлическое «Ух!». Эту первую в моей жизни машинку, которая для моего пятнадцатилетнего внука сегодня не больше чем рудимент цивилизации, я помню до сих пор во всех деталях. Маленький пластмассовый прямоугольник с фирменной надписью «МОСКВА», нёс в себе такую округлость и значимость, что казался, чуть ли не самым важным элементом превращения душевных поэтических движений из перечёрканных рукописных листков в НАСТОЯЩУЮ литературу. Ведь печатное слово, именно напечатанное, а не написанное от руки, имеет совсем другую силу и воспринимается нами - как уже сложившееся в определённую форму, которая, если даже и изменит свои очертания, всё равно представляет собой некую точку отсчёта, что гораздо труднее представить себе аморфной рукописной формой и, уж совсем невозможно, - словесной. Стоит ли описывать моё душевное состояние, когда Алексей великодушно предложил мне «настоящее средство производства пиита» в квадратном дерматиновом чемодане, чтобы я мог перепечатать свои рукописи. Переливающееся коричневое поле чемодана складывалось из смешных марочек с неровными зубчиками по краям. Марочки были матовыми и блестящими, сливающимися по всему полю в причудливые блики. Пока я разглядывал всё это богатство, Алексей меня терпеливо наставлял, как надо печатать. Велел сразу учиться писать на машинке двумя руками, потому что потом ни за что не переучишься. Я печатал свои первые стихи на первой в моей жизни машинке и при этом старался одновременно делать это правильно. Позже, когда у меня появилась своя машинка, всем домочадцам было пред-писано одолеть эту полезную науку – выучить клавиатуру. Учитывая бесценные уроки Алексея Васильевича, все учились делать это сразу правильно. Любопытно, что модификация печатной машинки «Москва» за годы абсолютно не претерпела никаких изменений. Когда через десять лет я наконец-то принёс её из магазина домой, то понял, что это всё та же моя старая верная «подруга», с которой меня познакомил Алексей Васильевич.

…В годы хрущевской «оттепели» литература открыла для нас новые возможности, она была похожа даже не на окно, а пока ещё на открытую форточку, из которой в душные комнаты лилась струя свежего воздуха. Это занимало наши умы всё свободное время. Мы искали единомышленников. Однажды, едва ли не случайно, пролистывая после работы газету «Вперёд», я наткнулся в ней на объявление о начале работы Загорского Литературного объединения. Я немедленно отправился на его поиски и, ура! - нашёл. Уже на второе занятие мы пришли вместе с Алексеем Васильевичем. Надо сказать, что у него всегда было своё мнение на все предметы. Он с удовольствием делился своими знаниями и наблюдениями со всеми. Внимательно слушая каждого автора, всегда очень четко анализировал и выдвигал свои предложения. Выступления Алексея сами по себе были цельными произведениями. Он анализировал, объяснял, подводил черту, итожил и предлагал уже готовый рецепт: вывод и заключение. Это было очень характерной чертой Алексей Васильевича. Ни к чему в жизни он не относился поверхностно. Всегда его поступки и действия напоминали мне его выступления на Литобъединении: они были цельными, построенными на тщательном анализе и всегда преследовали основную цель, которой всё и было посвящено. При этом Алексей оставался очень общительным, открытым и дружелюбным человеком. Мне запомнилось, как однажды, завершив литературные дебаты, что сделать всегда очень непросто, Смолдырев и Селиванов вдруг разразились русским романсом. Они пели «Гори, гори моя звезда». Как же удивительно звучали их голоса! Импровизированный концерт поднял наше общее настроение на какую-то высоченную радостную ноту. Общий восторг, вызванный новым возвышенным чувством, перерос в ощущение большой надежды, на какое-то мгновение объединившее нас всех. Мы были молоды, всё было впереди и, все мы верили, что всё нам по плечу и удача с нами.

Литература, поэзия тогда имели огромную силу воздействия на людей. Даже сами споры и окололитературные беседы могли менять людей, на какое-то время пробуждать в них лучшее, светлое, душевное. Помню, мы выступали со своими стихами перед строителями в Лозе. Смолдырев пригласил нас зайти в гости, познакомил со своей женой. Красавица Стэлла, пожав плечами, заметила: «Смолдырев! Надо отметить этот день палочкой на стене – ты сегодня помог мне снять пальто!»

Потом уже через много лет, мы ездили с Селивановым на могилу Владимира Смолдырева. Вспоминали про палочку на стене, про романс, плывший высоко под потолком комнаты нашего Литобъединения, про всё то, что совсем недавно было осязаемым, было рядом, было важной частью нашей жизни…

… Я частенько забегал к Селиванову на работу в обеденный перерыв. Говорили, естественно о стихах.

Когда муза незримо «присаживается» на краешек твоего стола, рифма ломится в голову и выгнать её оттуда можно только в одном случае – на бумагу. Посоветоваться с Алексеем требовалось немедленно, и ждать конца рабочего дня иногда просто было бы слишком трудно. В итоге мы вместе шли в столовую обедать, не переставая обсуждать то, что волновало. На слуху тогда было несколько имён сокурсников Алексея: Алексей Корнеев, Игорь Шкляревский, Николай Рубцов, Анатолий Чиков… Их творческая судьба очень интересовала Селиванова. Он всегда с нетерпением ждал выхода их книг, публикаций в газетах и журналах. Читал их всегда с профессиональным интересом. Всех их он считал талантливыми. Любопытно, что его прогнозы их поэтического будущего подтвердились. Все они достигли определённых литературных высот.

Алексей рассказывал, что Корнеев долго и очень серьёзно разрабатывает темы. На лист бумаги ложится процесс познания. Он заключается автором в поэтическую форму.

Позже выяснилось, что на нашем производстве работает племянница Корнеева. Она отработала год на нашем предприятии по распределению, а затем вернулась к себе на родину – в Рязанщину. В который раз задумываешься о случайностях, их знаковости и закономерности.

Мы подолгу изучали издававшиеся тогда книги Николая Рубцова, Игоря Шкляревского, Анатолия Чикова.

…Селиванов старался купить все новинки публиковавшейся тогда у нас поэзии, включая переводные. И жадно читал. Особенно любил Ярослава Смелякова и Александра Твардовского, ну и, конечно же, Пастернака, Цветаеву, Ахматову, Гумилева. Мандельштама, Лорку, Петефи, Гете. Алексей обожал читать словари, особенно жаловал Владимира Даля. Богатство оттенков значений русского языка не переставали удивлять и манить Алексея. Я уже говорил, что ко всему он подходил основательно.

…Книги жили у Алексея везде. Дома и на работе. На столе, стеллаже, в шкафу. Брать в руки, перелистывать их страницы, поглаживать переплёт – уже само прикосновение к ним ему доставляло удовольствие. Такое же счастье он всегда был готов доставить другим. Он всегда говорил: «Бери и читай сколько надо. Вернёшь потом. Книга должна служить человеку, а не пылиться на полке. Чем больше людей её прочита-ют, тем лучше!» Я даже помню, как однажды, он укорял одного из наших общих знакомых, который не давал книги на дом.

Селиванову же наоборот доставляло удовольствие делиться с людьми знаниями, приобщать их к культуре чтения, открытию для себя нового. В день 60-летия ему подарили большой художественный альбом «Ракетно-космическая корпорация «Энергия» имени С.П.Королева. 1946-1996.», 1996 года издания, посвященный истории предприятия, с множеством фотографий. Я, признаюсь, не мог оторваться от этого альбома, и видимо слишком долго его рассматривал. Заметив это, Алексей как всегда улыбнулся и тут же предложил: «Возьми домой, спокойно всё рассмотришь и вернёшь». Я зашёл к нему вернуть альбом домой, в хорошо знакомую мне квартиру, с которой столько всего было связано. Селиванов встретил меня как всегда радушно и тепло. Как потом оказалось, эта встреча была одной из последних.

…В конце 60-х годов вышел первый и единственный номер газеты, которую подготовили энергичные молодые специалисты нашего пред-приятия Александр Белявский и Анатолий Белыбердин из комитета комсомола НИИХМ. В литературной колонке опубликовали два стихотворения Селиванова, которые он тогда очень любил, и часто читал на выступлениях – «Царь» и «Собачьему классу». И два моих стихотворения.

… В доме у Селиванова бывал автор нашумевшей повести «Пиво на дорогу» – Юрий Галкин, прозаик, член Союза писателей СССР, профессиональный писатель. С ним они ездили на Север, в Архангельск, вместе бывали в Курске. Тогда в журнале «Север» была напечатана большая подборка стихов Алексея Селиванова. А в Москве в издательстве «Молодая гвардия» вышел коллективный сборник «Поэзия рабочих рук», в котором представлены его стихотворения «Пасечник» и «А страдный полдень…».

 В 1966-1967 годах была подготовлена рукопись книги стихов Алексея Селиванова и сдана в «Северо-Западное издательство». Две внутренние рецензии содержали заключение, что автор бесспорно талантлив и книгу следует издать. Третья же рецензия несла в себе приговор, – автор талантлив, но печатать нельзя, по автору плачут места не столь отдалённые. Рукопись была своевременно утеряна в издательстве. Автор надолго лишился покоя и надолго оставил своё писательское служение. А читатели лишились поэта и прозаика.

…Было и много забавных историй. Однажды в конце 60-х в дни новогодних праздников жена послала меня в магазин, купить какие-то ингредиенты то ли для салатов, то ли для выпечки. А я, каюсь, вместо магазина почему-то оказался дома у Селиванова. Тогда они жили на улице Бабушкина. В гостях у него были Юрий Галкин и его жена – литературный критик – Светлана Селиванова, однофамилица Алексея. Как только я переступил порог, Алексей, весело посмотрев на меня, предложил попробовать голубого «пушкинского» пунша. Забава лицеистов сыграла коварную шутку. На вкус по ощущениям напоминает компот, на сердце становится весело, голова прекрасно работает, но ноги,… ноги не идут. Алексей рассказывал, как они готовили этот легендарный напиток. Куранты уже били новогоднюю полночь, а они всё жгли на кухне сахар, смешивая его с коньяком и водкой. Потом был обед, – откуда-то взявшийся грибной суп. Я попал домой лишь вечером. И то благодаря Селиванову и Галкину – они меня привели. Жена говорит: «Целый день ходил в магазин. Только за смертью посылать!»

А однажды Селиванов с Галкиным провожали меня до 12-й проходной НИИХИММАШа: я шёл работать во вторую смену. Идти до проходной далеко, но дорога пролетела на удивление мгновенно. Обсуждали повесть «В светлых лунных березняках» и очерк «При свете ночи», над которыми Юрий Галкин тогда работал. В этих произведениях он использовал описание природы соседней деревни Коврово, через которую мы ходили в лес за грибами. Я так увлёкся, что совершенно забыл и о работе, и о делах. Замер и всё стою, слушаю. Так и стоял, пока меня Селиванов не подтолкнул в сторону проходной. Удивительное было время!..

…На Севере Селиванов познакомился с человеком с необыкновенной судьбой. История его жизни была настолько любопытной, что сама просилась на бумагу. Это понимал и сам северянин. Поэтому сам уже записал 40 страниц рукописи. Однако он чувствовал, что написать свою книгу без помощи профессионального литератора ему не под силу. Он предложил Селиванову соавторство, с тем условием, что Алексей художественно доработает произведение и доведёт её до печати. Алексей с радостью взялся за интересную работу. Однако практически сразу столкнулся с проблемой авторских амбиций – любые попытки изменить текст, а без этого не обходится ни одна редакторская, а тем более художественная правка, воспринимались северным «Кулибиным» в такие штыки, что, в конце концов, терпение Селиванова окончательно лопнуло. И писать книгу он отказался.

Позже Алексей начал готовить собственные воспоминания. Набросал фрагменты повести, но не закончил. Сначала отложил. Но к работе над ней так и не вернулся. Началась «перестройка», многие нематериальные ценности начали активно пересматриваться в обществе. Времена начали меняться. К тому же, очень стремительно. Задуманная повесть уже не представляла для Алексея интерес.

… Совместная встреча Нового года, с семьями, детьми. Запах ели, блеск новогодних украшений. Шум хлопушек, брызги шампанского. Весёлый и радостный, всеми нами очень любимый праздник. Пожелания, песни, конечно же, стихи, танцы. Ночи, как и не бывало. Она про-неслась в одно мгновение! Что значит молодость!

…В ночь на Пасху мы с Селивановым и ещё одним приятелем приехали в Загорск к нашему другу Володе Жеглову, который должен был нас ждать. На месте оказалось, что нас никто не ждёт. Жеглов со Смолдыревым неожиданно уехали на охоту. Тяга, видите ли, пошла! Но Селиванов не умел долго расстраиваться. И мы пошли в Троице-Сергиеву Лавру. Время шло к полуночи. Народу везде было невпроворот. Кое-как удалось протиснуться внутрь Успенского Собора. Мы простояли около часа. Были потрясены величием происходящего вокруг. Я впервые был в храме на Пасху. Благодать снизошла до нас. Я до сих пор помню это ощущение чуда. В душе что-то поднялось, стало расти, взлетело вместе с песнопениями церковного хора под высокие своды. Воображение потряс и сам собор. Ведь ему около четырёх столетий! Трудно себе представить, сколько поколений стояло на тех же мраморных плитах, покрывавших пол, и какие чувства росли в их душах, и кто будет стоять на этом месте после нас. Так уж получилось, что эти великие по своей силе переживания мне приоткрыл Алексей Васильевич. Вернувшись в посёлок, Алексей пригласил всех к себе в гости, где было решено отпраздновать Пасху. Я не выдержал массу переживаний и под утро ушёл домой спать, а они ещё остались…

 … С Алексеем было радостно не только в праздничные дни, с ним было очень легко и приятно работать. Он всегда был готов заботиться и о друзьях, и о подчинённых. Когда он переходил на новое место работы, это была настоящая потеря для коллектива.

Он очень многому меня научил. Он старался передать не только профессиональные литературные знания, которые тогда были так важны и интересны для нас, но и охотно делился личным опытом. В трудные минуты за советом и поддержкой я шел к Алексею. И всегда их находил.

После окончания института я должен был определиться с работой. Предложений было несколько. Посоветовавшись с Алексеем, я пошёл работать в то же управление, где тогда работал он сам. В этом управлении я проработал почти три десятка лет. Иногда я размышляю, как сложилась бы моя жизнь, если бы не встретил Алексея Селиванова?

…Алексей был страстным любителем природы. В начале 70-х он иногда составлял мне компанию в походах на огородный участок, который мне тогда совсем недавно выделили. Однажды, в вырытой под небольшой пруд яме Алексей вдруг увидел маленькую лягушку. Воды в яме не было, стенки были вертикальными, и бедная наша лупоглазая царевна никак не могла выбраться. Я не успел даже оглянуться, как Алексей уже был на дне ямы, – спасал зелёную красавицу. Взял её в руки, выпустил на волю: «Пусть живёт!».

Обратно мы долго шли полем и окраиной леса. Он обращал моё внимание на благоухание полевых цветов и травы, обособляя жизнь каждого кустарника, травинки или дерева. Долго говорил о многообразии природы, её образов. Он пытался научить меня понимать природу, слушать и слышать её, делить и разделять с ней радость и печаль.

…Он был философом по складу ума. После работы Алексей частенько заходил к нам в отдел и начинал философские беседы с одним из выпускников философского факультета МГУ. Мы, затаив дыхание, слушали, боясь пропустить что-то важное, то, в чём может быть, скрыт смысл бытия.

В 1973-75 годах Селиванов проходил учёбу на отделении философии пропагандистского факультета в Университете марксизма-ленинизма Загорского Горкома партии по направлению парткома предприятия. Занятия вёл наш сверстник, кандидат философских наук. Алексею очень понравились лекции, и он пригласил меня присоединиться к нему на занятиях. Заручившись поддержкой парткома, я стал посещать лекции вместе с ним. Никто из нас тогда даже и не предполагал, что такое настоящая философия. Многогранный камень, искрящийся живым светом, открыл нам абсолютно новые горизонты, раздвинул архаичные представления о тех общественных институтах, которые, казалось, давно и основательно знаем. И уж совсем я не мог предполагать, что философия может быть наукой развивающейся. Это был очень ценный подарок, сделанный мне. Об этой учёбе я до сих пор вспоминаю с огромным удовольствием и благодарностью к Алексею. Он любил учиться и познавать. Но ещё большое удовольствие он получал, когда приобщал к этому процессу других. Мне кажется, что он любил наблюдать, как зёрна познания падают в «почву», как дают первые ростки. Ему обязательно нужно было делить радость познания с другими.

…С Алексеем частенько происходили события из разряда необыкновенных историй. Подобные события, как правило, случаются только с неординарными людьми и, как показывает жизнь, никогда не случаются с людьми заурядными. Вот одна из них. Алексей возвращался из Капустина яра, где был в командировке. Однако билетов до Москвы в Волгограде ему не продали. Кроме того, даже не обнадёжили. Когда можно будет уехать - неизвестно. Но сообщение со столицей есть. К примеру, плывёт баржа. И на неё-то билеты как раз есть. Дело было летом. Жара превратила и без того не блистающий свежестью вокзал в место совсем невыносимое для длительного пребывания. Алексей решил плыть на барже. Целые дни лежал на палубе, загорал, радовался встречному ветерку, ну и, конечно же, купался при всякой возможности. До Москвы баржа добралась через две недели. Алексея было трудно узнать в прокопчённом от солнца, чёрного, как смоль, и совсем не похожем на жителя средней полосы человеке. В таком виде он и предстал перед начальством, чем немало озадачил руководство. Как следует поступить? Следует ли наказать? Рекомендации так и не удалось найти ни в одном нормативном акте. Не пролили свет на эту истории и консультации с партийными идеологами. После длительных раздумий, на свой страх и риск начальники утвердили отчётные документы, а история с баржой и двухнедельное приключение были забыты, как будто бы их никогда и не было.

…Мы частенько ходили с Алексеем за грибами. Встречались на рассвете, когда едва начинало светать, солнца ещё не было видно, и шли пешком по знакомым ему местам. По дороге беседовали, как правило, о литературе, она занимала всё наше свободное время. С грибами Алексею всегда везло больше всех: он любил и чувствовал природу. А может быть, дело было просто в том, что природу он любил безраздельно, всей душой, мог понять, о чем шепчет травинка… и природа отвечала ему взаимностью, щедро наполняя его короб своими дарами до самых краёв. От этих лесных походов мы получали такое удовольствие, что, как сейчас мне кажется, мы даже никогда и не уставали от долгого хождения по лесу.

… Его дружеское расположение ко мне всегда было необыкновенно щедрым. И это было понятно не только по тем тёплым словам, которые я находил в поздравительных открытках. Я убеждался в этом во всех его поступках. Речь идёт не о высокопарных пиететах, а о том простом внимании, тонком человеческом участии, без которого и не бывает на-стоящей дружбы. Он мог запросто забежать ко мне с килограммом дефицитной тогда колбасы. Надо ли говорить, что никаких просьб на этот счёт от меня и быть не могло. Говорили мы о литературе, как правило, а не о колбасе. Просто он знал, что нет у меня этого деликатеса, вот и купил при случае не только себе, но и мне.

Когда у меня родилась дочь, Алексей пришёл ко мне с детской коляской. Где уж достал её, не знаю. Сказал только, что по дороге зашёл к знакомым и купил её за какие-то символические деньги. «Им, - говорит, - уже не надо, а тебе - как раз подойдёт». С лёгкой руки Алексея коляска прижилась в нашей семье на добрый десяток лет. Откатав в ней дочь, я так и не смог расстаться с этим четырёхколёсным чудом советского производства. Коляска ещё долго служила нам верой и правдой, и за свой век перевозила несметное количество всяческих солений и варений.

…Алексей вкладывал в дела, за которые брался, всю душу. Все строительные объекты, в организации которых Селиванов принимал участие, будучи председателем профкома (был избран осенью 1972 года председателем профкома НИИХИММАШ и пробыл на этом посту до последних дней), до сих пор остаются одними из самых надёжных сооружений в посёлке. Надо ли говорить, что началось строительство с библиотеки. Книги, как источник знаний, Алексей всегда ставил на самые приоритетные позиции. За библиотекой, последовали, профилакторий, стадион, пионерский лагерь «Дубна». Всё это строилось методом «народной стройки». Говорят, что человек стоит ровно столько, сколько берёт на себя. Алексей всегда брал на себя много. Его не пугала тяжёлая ноша ответственности. Он всегда был уверен, что сделанное для людей, не может быть слишком тяжело для его сил и здоровья. Ему всегда хотелось сделать ещё больше и ещё лучше. Он отдавался делам со всей той жаждой и полнотой жизни, которую, не просто любил, а скорее обожал и старался, приобщить к этому чувству других. К литературной работе Алексей вернулся года за три до своего ухода из жизни. В последние годы он стал читать ещё больше, чем раньше, опять начал писать. Принимал участие в литературных вечерах. В газетах «Зеркало» и «Вперёд» начали публиковаться подборки его стихов. Казалось, что его душа озаряется особой радостью от этой литературной работы. Его глаза опять блестели юным удалым блеском.

Свой 60-летний юбилей он назвал праздником души, пригласил на него самых близких друзей. Мы поняли уже потом, что это был последний наш общий праздник перед долгой разлукой.

…Я работал над книгой «Поэты Сергиева Посада. ХХ век. Антология». Алексей попросил показать ему рукописи. Как и всегда он хотел видеть стихи именно глазами. Я принёс ему мои стихи и стихи Володи Сосина. Он несколько дней читал. Потом коротко резюмировал: «Здорово! Всё на месте». Как мне была приятна его похвала! Он вымерял каждое слово жизнью, при этом умел видеть литературу с профессиональных позиций. И никогда не лукавил. Потому что всегда умел найти нужные слова и подход, чтобы толково объяснить найденные им ошибки и помочь. Такую оценку я расценил как ещё один подарок Алексея всем нам.

…Я очень хорошо помню одну из последних наших с ним встреч. Я зашёл к нему в кабинет в здание профкома. Мы увлеклись беседой и, когда кто-то из нас, наконец, взглянул на часы, стрелки уже отсчитывали девятый час вечера. В здании давно уже никого не было. Охранная сигнализация была включена. Из нас двоих присутствия духа не потерял только Алексей. Не знаю уж, как ему удалось вызволить нас из-под охраны, но через какое-то время мы уже шагали по улицам в сторону дома.

…Апрель 1997 года. Алексей пригласил меня зайти к нему на работу. Здание профкома было построено совсем недавно. Внутри всё ещё было далеко от комфортного благоустройства. А в кабинете Алексея и вовсе что-то напоминало вокзальную атмосферу. Обсудив вопросы, которые запланировали решить, мы вместе пошли на обед. Дорога, по которой любил ходить Алексей, вела мимо старого огромного дуба. Она вела к стадиону, пробегала мимо детского сада, яслей, строящегося здания стоматологической поликлиники – вдруг Алексей остановился и склонился над проталиной. «Смотри, - говорит, - как солнце пригрело. Жучки уже ползают». И долго не мог оторваться от этого зрелища. Что-то в этом было вечное, важное. Такое же неизбежное как наступающая каждый год весна. Я помню, как учил меня во время наших лесных по-ходов: «Надо знать множество растений, животных, птиц, зверьков, букашек и уметь различать их цвета, вкусы, повадки. Их надо уважать и любить. И заботиться о них».

…Утром 15 мая 1997 года мы встретились в вестибюле инженерного корпуса. В этот памятный день празднования 10-летия запуска ракетоносителя "Энергия", русского "Шатла". С началом перестройки программа работы над "Энергией" была свернута. Алексей спросил: «Ну что идём на похороны?» Я не нашёл, что ответить. Алексей никогда не унывал, не терял присутствие духа, сила его характера и воли, его жизнелюбие всегда были примером для меня. Я не знал, чем развеять тяжелую душевную грусть, близкую к тоске, навалившуюся на Алексея. Мы поднялись в конференц-зал. Собирались участники пуска «Энергии» 1987 года. В зале я встретил коллег, с которыми десять лет назад работал на Байконуре. Воспоминания нахлынули на всех нас. В конце вечера я нашёл Алексея. «Встретимся на неделе», - сказал он мне, а несколько часов спустя его не стало…

…Теперь я понимаю, что особо одарённые Богом и Провидением люди, чувствуют и воспринимают окружающую действительность острее и тоньше остальных. Думаю, что он чувствовал, что уходит.

Грустное и страшное предсказание вырвалось у него не случайно. Просто он не хотел никого расстраивать. Это не в характере сильных духом.

…В одном из стихотворений Алексея есть строчка: «Когда-то я здесь побывал и отметился палочкой». Его книгу я так и назвал «Отметины», которую я составил и выпустил к годовщине со дня его смерти.

Космический поэт, он побывал на нашей Земле.

Алексей Селиванов

(из неопубликованного)

             ЦАРЬ

Государством болел Калита.

Экой нечистью Русь залита.

И в Москве-то не пахнет Москвой –

Понадыхано татарвой!

Хан монгольский степями скакал,

Утомился,

К кринице упал.

Не бывать тому хамский хан –

Кладезь сей нам от Бога дан,

Некрещёному – да не пить!

И ступил Калита: не быть!

И пошёл по всей Руси

Милостыню единства просить.

И питался кленовым листом,

И в ночи ночевал под кустом –

Ако сокол в просторах лесных

Ни казны не набил,

Ни мошны,

Собирая по косточке дань,

Чтоб взгремела мечами Казань!

Я стою у кремлевских стен,

Кумачами душа залита.

И. отвергая царей всех систем,

Поклоняюсь тебе,

Калита!

СОБАЧЬЕМУ КЛАССУ

Целует пёс

И лапу подаёт.

Здорово, пёс –

В репьях вертлявый хвост,

Умилен мордой –

В груди ей соваться!

С тобою, пёс, грешно ль поцеловаться?

Что от стола осталось,

То доел.

Диеты – никакой!

Мечта – кусок бы мяса.

А дел-то сколько! –

Суматошных дел –

У твоего собачьего, брат, класса.

Стеречь и ничего,

А всё же хлопочи –

Ведь на снегу лежишь,

Не на печи.

Здорово, брат мой,

Нахалюга пёс.

Вопрос стандартный:

Какого живёшь?

Да не балуй ты милый,

Не балуй!

Срываю с губ

Шершавый поцелуй.

15.09.02 – 15.03.04

Из книги «Вехи пройденных дорог. Воспоминания, эссе, размышления». stihi.ru

И за спиной уже дышала смерть.

Рывок – и в хватке мёртвой сердце.

И никуда ни спрятаться, ни деться.

Во все концы спешила весть.

Умер А.В. Селиванов 15 мая 1997 года.

* * *

Всё, что встретит здесь читатель, автор передал мне лично, чтобы когда-нибудь, если доживу, и мне представится возможность, я напечатал. И вот сегодня, выполняя его волю, я выношу на ваш суд, уважаемый читатель, его книгу. Как я её вижу! Название книги, разделы, содержание, составление – мои. Открывает книгу раздел «На дальней родине моей» – песня о детстве, юности, природе и людях. Алексей Селиванов постоянно и мысленно возвращается в свои места, рассматривает себя со стороны, пытаясь осмыслить пережитое, увиденное, понять.

И нечего слушать,

да слушай! –

восклицает он. И шепчет:

Свой мёд. Своя у человека пасека.

Конечно, до конца дней своих ему не забыть и это его будет преследовать в снах:

И вот заходят в хату

Два мужичка,

Свирепые

на вид

Им кот навстречу –

Сапогом под печень –

И злобно рыкнут:

- пусть-де не вопит!

Они меня за это отдерут.

                  («Колоски»).

Детское сердце понять и простить их не сможет. Он уходит из села – уезжает в Харьков.

А в сумке дёрнулось

проржавленное сало

и почему-то вскрикнуло:

- Прощай!

И с Харьковом связано неожиданное обобщение:

А «мы» и «мы» - давно стоим у тьмы,

У этой вот у Харьковской

тюрьмы.

                        («Куда?»)

И в Харькове… убили брата.

И он, окончив учёбу в техникуме, приезжает на Сергиево-Посадскую землю. К нему в гости приезжает с хутора мама. И какие неожиданно точные слова он находит для описания её приезда:

… и присела

Возле двери

В раздевалке –

Будто в квартиру

Влетели галки

Среди просторной

Русской зимы

И заклохтали

Родною речью!

                    («Приезд мамы»).

И потом его постоянно будет тянуть на хутор:

Мне захотелось к матери, к отцу.

И перед читателями проходят дорогие для автора места, птицы, зверьки, звери, животные, люди, встречи и неиссякаемая, неизбывная, словно к роднику, любовь к земле. И заканчивается этот раздел:

Дорогие мои хуторяне,

куряне!

Бодро здравствуйте и живите

На железе своём и магните

И в погоду и в дни непогоды.

Будьте счастливы долгие годы…

               («Добрый день Вам, мои хуторяне»).

В раздел «Соловьиная пора» вошли его стихотворения об одном из удивительнейших чувств человека – о любви.

Одиночества и сам я не люблю –

признаётся он.

Как грустно мальчику, как трудно.

Как рвётся он из трудных дней.

                  («До чресл нагая…»)

и здесь же первый секрет:

И не стучу. Скребу в окно.

И, наконец, открытие:

Блаженствам тем

Доныне нет названия

И – меры нет!

              («Вишнёвый сад»).

И апофеоз любви – стихотворение «Рыбачка». И здесь же крик её на все времена, во все времена:

Ко мне во сне является рыбачка

И очень просит солнце потушить.

                    («Рыбачка»).

В третий раздел книги «Бессонница» вошли стихотворения разных периодов жизни, когда «раскрывает тайны бытие», эпоха. И всегда рядом, как совесть, его любимый поэт Александр Твардовский, его слова «…но всё же, всё же, всё же…». При этом у Алексея Селиванова хватает мужества признаться:

Но говорить от имени России

Я не осмелюсь.

Просто не осилю.

                 («Но говорить…»).

И, словно перекликаясь с великим русским поэтом А.С. Пушкиным, Алексей Селиванов создаёт стихотворение «Бессонница»:

Сказала: «Волею моей

Ты осуждён на тяжесть бденья.

Ты видел шумный взлёт друзей,

Узри их тяжкое паденье.

Его сокурсники по учёбе в Литературном институте – Николай Рубцов, Игорь Шкляревский, Анатолий Чиков и другие известные ныне поэты. И, осмысливая революции, войны, он неожиданно приходит к выводу:

Белые рати и красные рати

Тут полегли голова к голове.

                  («Ветрами веков точёная»)

и предательство:

Тихо гудит простуда:

- Иуда!

                 («Баллада расстрела»)

и первый спутник:

И вот пошла, заговорила,

И загремело всё вокруг:

               («Первый спутник»),

но:

Соху он списывал –

века!

И пошли дни за днями, за весной – лето, за осенью – зима и думы об уходе, Чечне, о беззащитном псе и многое, многое, чем так богата и разнообразна жизнь. Недаром его любимыми авторами были Марина Цветаева, Шандор Петефи, Вергилий, Даль («Толковый словарь»). И заканчивается раздел, словно вновь Алексей Селиванов перекликается с А.С. Пушкиным, стихотворением «Телега жизни».

И последний четвёртый раздел книги – «Утёнок Ши-па-нё-нок. сказка». Над ней Алексей Селиванов работал около тридцати лет и считал её одним из своих достижений. Очень хотел видеть её напечатанной. В первую очередь.

* - г. Сергиев Посад, издательский дом «Всё для Вас», 1998.

** - г. Загорск, Московская обл.

***- Москва, Молодая гвардия, 1966

**** - Две внутренние рецензии содержали заключение, что автор бесспорно талантлив и книгу следует издать. Третья же рецензия несла в себе приговор, – автор талантлив, но печатать нельзя, по автору плачут места не столь отдалённые. Рукопись была своевременно утеряна в издательстве. Автор, работая на режимном предприятии, надолго лишился покоя и надолго оставил своё писательское служение. А читатели лишились поэта и прозаика.

Иван Кудрявцев

14 марта 2014 года

г. Пересвет

И стихи из рукописи в сборнике «Отметины» и на этой странице, хотя с ним об этом не говорили, вчитываясь в них, я всё более в этом убеждаюсь!

Иван Кудрявцев

11 апреля 2014 года

г. Пересвет

 stihi.ru